Знамя Зенита, №4, 1995 г. 

— Когда ты впервые пришел на стадион?

— Это было в младших классах школы. До этого изредка смотрел по телевизору и все время просил родителей сводить меня на стадион. Матч на который я попал, был с «Локомотивом», за него еще играл Газзаев. А у «ЗЕНИТА», я помню, даже были постоянные номера — Казаченок, например, носил футболку с цифрами «21».

— Обращал внимание на фанатов?

— Поначалу — нет, конечно. В 80-м году я на стадионе был лишь однажды, наши выиграли у ЦСКА 1:0 где-то по осени. В 81-м первые матчи проходили в СКК, мы с парнем из техникума сели на 6-м секторе. Фанаты сидели сверху. На матч с ЦСКА помню, приехало порядочно коней, и я уже стал приглядываться к фанатам внимательнее.

— Когда же ты решился «подвалить» к толпе?

— Начался 82-й год, по весне опять играли в комплексе и мы с тем же парнем прямо сразу решили сесть к фэнам..

— С кем тогда играл «ЗЕНИТ»?

— Со «Спартаком». «Мясные» фэны сидели за обоими воротами. Сыграли 0:0 — великолепно отстоял Бирюков.

— Куда ты пошел на стадионе Кирова?

— Сразу на 33-й. Ходил с самого начала и многих, конечно, знал в лицо.

— Хорошо помнишь наших «патриархов»?

— Женю-Шляпу — очень хорошо. Он постоянно заводил, глотка была черт знает какая. Заводил он в основном шизовки, и по мощи голоса никто из нынешних с ним в сравнение не идет.

— Ты ходил на каждый матч?

— К середине 83-го — начал ходить постоянно, и получилось, что уже скоро знал многих из «основы». Раньше была такая система, что «основа» ходила на дубль. Ну, а я тоже ходил на все матчи дублеров. Народу было не очень много, я возле основы тусовался, подсаживался. На дублерах-то почти всегда все были трезвые — Клоун, Тесть, Беломор, Верблюд, Шляпа, Фильтр, Хроник. Не скажут же они «пошел вон».

— Но ведь ты тогда еще не ездил. О чем же ты с ними говорил?

— О футболе, о чем же еще. Они в нем прекрасно разбирались. Я выписывал «Советский Спорт», мы обсуждали отчеты о матчах, статьи.

— Кто из них отнесся к тебе лучше других?

— Они все знали меня в лицо и всегда относились нормально. А больше других я скорифанился с Клоуном — мы вместе ездили на футбол, пили пиво или еще чего-нибудь.

— И тебя никто не обувал?

— «Обувалово» со мной приключилось только один раз, и то в не совсем обычном смысле. К середине 82-го года я, загоревшись, попросил маму связать шарф. Тогда были в моде широкие и длинные шарфы — мне приходилось складывать его 2 раза в ширину и 2 раза в длину, и все равно он торчал из-под куртки. Белой объемки на него не хватило, и кое-где пришлось использовать простые белые нитки.

— Тебя обули на этот шарф?

— Клоун попросил его в Харьков. Приезжает обратно. «Где, спрашиваю, шарф»? — «Потерял». А уже потом как-то он признался, что ехал с Медведем на футбол и Медведь спросил: «Чей это шарф» — «Да вот, одного пацана, он не ездит». «Ах, не ездит!» — и Медведь пошел его продал. Деньги, конечно, пропили.

— Кто по-твоему был в те времена самым «основным» на секторе?

— После того, как Шляпа перестал ходить, почти что самым основным стал Беломор. Еще забыл упомянуть из «основы», что ходила на дубль, Валета и Кастета, они жили со мной в Купчино и мы после каждого футбола вместе ехали домой.

— Помнишь свой первый выезд?

— 83-й год в Москву на «Спартак». Он был самый первый и самый дурдомный. В прикиде по Москве ходить было нельзя. По дороге на стадион раз пять проверяли паспорт, а детей до 16 лет пропускали только в сопровождении родителей. Если все проходили спокойно и их проверяли по одному разу, то меня тормозил каждый милиционер. Но это еще было не все — каждого сажали на его место с той же милицией. Ни вставать, ни хором кричать, ни хлопать — ничего было нельзя, не говоря уже о шарфе и шапке. Мы подваливали к стадиону в цветах, а перед трибунами все это снимали — Клоун предупредил.

— А что же «спартаковские» фэны?

— Приспосабливались. Некоторые обвешивались значками, у других были «шнурки» — повязки, как у Рэмбо. Сама игра была мрачной, проиграли 0:3.

— Кроме Москвы, в 83-м ты больше никуда не ездил?

— Я учился в техникуме — занятия и все такое. Да и дома у меня по тем временам были напряги. А в 84-м меня отпустили в Вильнюс. Это было что-то.

— В каком смысле?

— Это и тогда была совсем другая страна, и с «лабусами» отношения у нас были плохими. Я купил билет — тогда было еще нормально с билетами и по 400 человек не ездило. Нас на том выезде было 70. Большинство, как и я, поехали на чисто вильнюсском поезде. Там я сразу купил обратный билет на поезд Берлин-Ленинград, и у меня осталось 10 р. из денег, что «выдала» матушка.

— До матча неприятности с местными возникали?

— Кто-то нарывался, но мы с Клоуном и Длинным ходили по городу спокойно, пили пиво. «ЗЕНИТ» проиграл. Лабусы вышли со стадиона и давай кидать в нас камнями, через решетку.

— А милиция?

— Она не давала нам уйти со стадиона, пока толпа лабусов не разошлась. Подогнали два автобуса, нас посадили и отвезли на вокзал. Ну, а по приезду в Питер меня «окрестили».

— Расскажи-ка поподробнее.

— Нас встречало несколько человек — из тех что не ездили, раньше так было принято. Среди них был Петрович. Пошли пить пиво у Варшавского вокзала, потом — в «Дубок». Как обычно, кто-то завелся, взяли вина, опьянели, кто-то еще захотел выпить, взяли еще — а про закуску забыли. Петрович мне говорит: «Иди, возьми поесть». Наскреб какие-то копейки, их хватило только на бутерброд. И тут же кто-то сказал: «О, у человека же клички нет — пусть будет Бутербродом».

— После Вильнюса ты стал ездить чаще?

— Не очень. Получалось 3—4 выезда в год. Но с основой все равно «знался». В 85-м году, когда издали антиалкогольный указ и спиртное продавали с 2-х часов, у фэнов была «группа здоровья», в которую я входил (мы пили «за здоровье своих кумиров»). Летом 85-го я закончил техникум, а в октябре меня забрали в армию.

— В каком состоянии ты застал «грядку», вернувшись оттуда?

— В 87-м мы чуть не вылетели, но я не успел ни на одну игру — вернулся зимой. После нового года была товарищеская игра на Бутлерова. Пришел, сижу — я же не знаю, чего и как, что с фэнами стало. Тут подходит Дервиш: «А там вся грядка сидит. Знаешь там кого? Пошли туда». Ну и оказались почти все те же, что и когда я уезжал.

— 86-й и 87-й были самыми крутыми по выездам наших фанатов.

— 88-й был тоже довольно крутой. На Украину и в Прибалтику ездило по 70 человек, в Киеве было 90, из них 10 — девчонки (все, кто ходили). Одна сшила себе трехцветные сине-бело-голубые брюки...

— Помнишь, когда началось «умирание» зенитовского фанатизма?

— В 89-м. Но не только фанатизма. Вообще в городе на футбол стало ходить очень мало народу. А фанаты... Помню, как-то произошла заварушка с ментами, и Маркиз сказал: «Да чего вы на нас наезжаете, нас осталось-то 100 человек на секторе на весь город». Упадок был настоящий — бывало, собирались на 33-м и вообще не фанатели. В жаркую погоду кто разляжется, загорает, кто вообще... Хотя на выезда всегда кто-нибудь, да ездил.

— Говорят, при коммунистах ездить было проще.

— Ну, это кому как. Все зависит от того, в какой среде человек живет. Для меня года два назад ездить было даже легче, чем в те времена.

— Скажи, почему ты продолжал приходить на 33-й, а не пересел куда-то, ближе к центру?

— У меня не было раньше вопросов к самому себе, почему я что-то делаю так, а не иначе. Просто знал, когда матчи и приходил. Когда можно было ездить — ездил... Хотелось сидеть на секторе, а не на каком-нибудь другом месте. Тем более, в конце концов все опять на нем и собрались. Другие сектора — 21-й, 40-й, 47-й — все умерли. Те, кто с них ездил, сами собой оказались на 33-м. В конце концов — ведь 33-й всегда был «правым» сектором, и это 33-й сохранил все наши песни.

— Кстати о песнях. Ты, я знаю, не любишь слова «Ленинград» и не поешь это слово в гимне?

— Пою, я уже смирился. А вообще мы с Бубликом — за то, чтобы не петь и не кричать «Ленинград», «ленинградский», правда тут мы в меньшинстве. Просто у меня отвращение к имени этого человека, мне не хочется его воспевать и восхвалять, а когда мы говорим «Ленинград», мы это невольно делаем. Но сейчас я пою, потому что поют все.

— По твоему, наши песни и шизовки нужно переделывать?

— Это веление времени. Всему и всегда есть свое время, а мы уже давно живем в России и в Петербурге. Вот «мясники» кричали «В Союзе нет еще пока команды лучше «Спартака» — ведь переделали, кричат «В России». Да все переделали, кроме нас — и кони, и динамики. Должно быть все, как в жизни, которая нас окружает. Что же, если в Англии клуб с 1870 года, они же не кричат на каком-нибудь староанглийском языке?!

— Денис Е2 по этому поводу говорит: «Мы родились в Союзе и в Ленинграде, «ЗЕНИТ» стал чемпионом в Союзе и в Ленинграде», а Санкт-Петербургский «ЗЕНИТ» пока никак себя не проявил.

— Вообще грядке, которая заводит шизовки, слово «Россия» не нравится. Многие говорят, что «Союз» звучит круче. Но даже если оставить старые песни и шизовки, не переделывая — все равно нужно что-то новое.

— Принципиально новое?

— Да. Найти тему, где более-менее нормальная мелодия, и сочинить современную песню.

— Взял бы и нашел.

— Я? Да мне в детстве медведь на ухо наступил. Мелодия для меня — это сложный вопрос. Я говорю вообще, абстрактно. Что ж нам, эти 5 песен так до конца жизни и петь?

— Как ты относишься к тому, чтобы переделать две песни, оскорбляющие «коней»?

— Согласен с Сабонисом. Нечего делать на пустом месте проблему.

— Но ведь некоторые, Дервиш например, считают это посягательством на традиции.

— Для него эти слова в песне — что-то вечное. Но нельзя же жить вчерашним днем. Дервиш еще кое в чем не прав: ходит и пристает к тем, кто стоит и не шизует. Пойдет, посидит «внизу» с нашей «сидячей» грядкой, которая тоже молчит, выпьет с ними, а потом начинает ходить и докапываться. Я считаю, что докапываться может только тот, кто шизует сам все время — Е2, например, или Сабонис. А если сам фанатеешь не постоянно, а когда захочется — нечего и возмущаться.

— Мы с тобой затронули очень важную тему. Я недавно обходил по верху стадион «Петровский»: наша грядка производит удручающее впечатление. Дервиш прав в том, что фанатеть-то должны все — включая и его, конечно.

— У нас кричат только там, где вход на сектор. Если из числа тех, кто кричит, убрать постоянно прибивающихся школьников, то из ездящих и шизующих дома, остается человек 15. Да смешно ведь — на выезд ездит больше людей, чем фанатеет дома.

— Но ведь нужно что-то придумать.

— А что тут придумаешь? Вот взять к примеру тех, что сидят внизу слева...

— Они, кстати, называют себя «ирландским филиалом».

— ... Пусть называют себя, как хотят, но их поведение на домашних матчах не имеет ничего общего с фанатизмом. Дома они — не фанаты. Они не шизуют, цвета не носят. Я считаю — они ни на йоту не фанаты. А еще другие, в других местах, кто вверху, кто где, кто вообще на той стороне...

— Многие, Француз, например, считают, что поддержка команде нужна на выезде.

— Вот и получается, что таких — человек 50, а в итоге шизовать некому. Кричать, конечно, всем не обязательно — тот же Дима-Клоун никогда не кричал. Но единственный раз, когда был более-менее нормальный фанатизм — это год назад на ЦСКА.

— Может, многие стали старше, солиднее, — в этом дело?

— Может быть. Так или иначе, на место, где все шизуют, никто старается не вставать. Большинство устраивает спокойная атмосфера — собраться, посидеть, выпить, посмотреть игру, обсудить ее. Фанатеть дома стало почему-то зазорным. Матч превращается в какой-то клуб — встретиться, узнать, как дела, едет ли кто куда, или нет, забить стрелку и разойтись.

— И как ты к этому относишься?

— Я считаю, раз пришел на футбол, раз считаешь себя фанатом — будь добр шизовать и на домашнем матче. У нас же стало популярным другое определение, дескать, фанат — это тот, кто ездит на выезды и просто ходит на все домашние матчи. А как орут дома свои песни англичане! Да я уверен, что там 40-летний фанат стоит и шизует вместе с 20-летними.

— Ну, может, кому-то неудобно общаться с теми, кто ниже по социальной лестнице.

— Да уж, пошла такая жизнь, что каждый, кто чего-то добился, хочет показать себя королем, и если он ездит на машине и носит костюм, то считает, что ему не место рядом с человеком в рваных кроссовках.

— По-твоему лучше как было раньше?

— Я ненавижу социализм, хотя тогда все в самом деле были «из одного теста». Но сейчас, хотим мы этого или не хотим, кто-то пьет баночное пиво, а кто-то — плохую водку. И все считают себя фанатами «ЗЕНИТА».

— Может, надо собраться и поговорить, как улучшить домашний фанатизм?

— Нельзя заставить любить футбол человека, которому на футбол наплевать, и так же нельзя заставить шизовать дома того, кто этого не хочет. Каждый волен поступать, как ему вздумается, но фанат — не только тот, кто ездит, но и тот, кто поддерживает команду дома именно как фанат, а не как болельщик.

— Ты хочешь сказать, что если человек приходит в цветах, садится на сектор со всеми и фанатеет весь матч...

— ... То он — фанат. Я себя считаю фанатом с 82-го года. С того самого дня, как сел на сектор под сине-бело-голубые знамена «ЗЕНИТА».

Интервью взял Слава-Капитан.

Знамя Зенита, №4, 1995 г.

Перевод в электронный вид - Дмитрий ("gamover") Евдокимов , Ксения ("Ксю") Лужкова, Максим ("Пацифик") Дукельский.

• < Назад