Ара, Пацифик (интервью "33" 2004г)

Парк у ст. Кирова.18.09.1985. Ара: Меня зовут Дмитрий, но как болельщика, меня знали под кличкой Ара. Это был где-то 83-й год, или даже 82-й.

Пацифик: Да, я себя, как болельщика, помню приблизительно с того же времени.

Ара: Для меня фанатское движение всегда в первую очередь было движением протеста, а уже потом футбольным или хоккейным. Мы тогда жили в позднем советском обществе, в котором было очень много маразма. И все понимали, что это маразм, но были вынуждены соглашаться и поступать так, как говорила власть, то есть партия, комсомол.

Пацифик: Получилось так, что и ушли мы после 80-ых из этого движения потому, что протеста в нем было слишком мало, если поглубже копнуть. Мне и сейчас многое не нравиться в поведении людей, но лучше уж жить как сейчас, чем так, как было раньше.

 

 

 

Ара: «Зенит» тогда был командой среднего класса. Конечно, в 80-м году он взял бронзовые медали, а в 84-м стал чемпионом, но между этими двумя годами у него с игрой были определенные проблемы. Но для нас в то время важно было объединение вокруг какой-то общей идеи, чем конкретно вокруг футбольной команды с целью ее поддержать. Мне тогда было 16 лет, и я стоял перед выбором, к какой компании примкнуть. Познакомился с одним парнем, он был, как тогда называли, левым фанатом. Максимум, что у него было, это один выезд в Москву. Звали его Андрей, мы с ним познакомились во время летней поездки по Волге. И он посоветовал мне пойти на футбол. Я послушался его совета, сходил на футбол, и мне понравилось.

Тогда на Кирова были 33-й, 47-й, 21-й, 40-й фанатские сектора, но я знал, что самые «правые» фанаты сидят именно на 33-м. И когда я смотрел на все это со стороны, мне нравилось то неподдельное единство людей, их объединение вокруг идеи – поддержки своей команды – которое было совсем не похоже на то неестественное, что я видел на первомайских демонстрациях, на собраниях, на которые нас тогда сгоняли… Все эти шизовки, это единение создавали ощущение праздника.

Пацифик: Наш приход в движение обуславливался не успехами команды. Мне, например, поначалу было совершенно не важно, выиграет «Зенит» что-нибудь или нет. На турнирное положение даже не смотрели, это пришло уже потом.

Ара: Да, потом. Но получилось так, что я пробыл болельщиком «Зенита» не так долго… Первый выезд у меня состоялся в Вильнюс в конце 83-го года. Второй был тоже в Вильнюс. А потом были Киев, Москва… В Киеве я тогда познакомился с тогдашней «основой». Хорошо помню Кастета (он мне и дал прозвище), Верблюда помню (умер) – экзотическая была личность, Хроника (погиб) – его я пару раз в трамвае видел, он контролером работал, Фильтр был такой (умер от наркотиков), Тестя, с которым у меня теплых взаимоотношений никогда не складывалось. Все остальные – это та волна, с которой я тогда в первый раз пришел на стадион, получается. 

Что касается турнирных показателей, то «Зенит» весной 84-го играл неважно. Вроде бы мы проиграли тогда в Вильнюсе, проиграли «Спартаку», потом проиграли в Киеве…

У меня такая ситуация тогда была… Я ведь учился в морском училище, и первое попадание в милицию мне грозило закрытием визы на зарубежные плавания. Прогонят из комсомола, потом в институт не поступишь… Оттуда, кстати, отчасти и происходил этот мой нонконформизм – в училище все должны были быть похожими друг на друга, и я не могу сказать, чтобы морская форма мне не нравилась. Но какая-то другая часть моей души требовала вот этого выражения протеста. И черта характера у меня еще такая есть – если я начал чем-то заниматься, то я хочу заниматься этим по полной программе. Если я стал фанатом, влился в фанатскую среду, то мне обязательно надо стать заметным в этой среде. Поэтому с первого же года своего фанатства я стал часто ездить на выезды.

Все мы не любили ментов. Помню такой случай. В Москве на стадион нельзя было проходить в цветах команды. И на проходной менты остановили красивую, миниатюрную девушку в сине-бело-голубом пусере. «В этом нельзя, - говорят, - снимай». При этом мимо проходит какой-то мужик, тоже в пусере, и его спокойно пропускают. «А если я сниму, - спрашивает девушка, - мне можно будет пройти?» - и снимает пусер. А под ним футболка, тоже сине-бело-голубая. «Это что, тоже снимать?» - говорит. «Было бы на что там смотреть» - отвечает мент. «Жлоб, - говорю я, - извинись перед девушкой». Меня тут же повязали и матча я уже не видел.

В Москве на футболе даже хлопать было нельзя – только как в театре, на балете. Представь себе: на одном из матчей, когда «Зенит» уже проигрывал 2:0, все с трибуны потянулись, ну и я тоже решил уходить. И на последок просто крикнул: «Зенит!», и сразу же получил по затылку мохнатой лапой от какого-то мента. Мне тогда было 16 лет. У меня сейчас сыну 15, я бы никогда сам руку на такого молодого пацана не поднял. А он засадил мне со всей силы и формально как бы был прав, потому что кричать нельзя было. Это называлось «нарушением общественного порядка в местах массового скопления людей».

Помню, в Москве, когда я ездил на кубок, пошел на матч дублирующих составов. И меня Маркиз еще с кем-то обули на рубль. Меня и еще одного пацана. Мне стало обидно, и я потом своими выездами доказал, что со мной так поступать нельзя. Влился в компанию, так сказать. А где-то весной 84-го года решил сходить на хоккей, на СКА. В 84-м году это была единственная команда, которая ЦСКА ни разу не проиграла. И тогда СКА выиграл 3:1, на воротах Черкасов стоял. И увидел 2-3 человек в красно-синих шарфах, болеющих за СКА. А тогда фанаты ЦСКА были в фанатском обществе самыми презираемыми людьми. И быть в Ленинграде в то время фанатами армейской команды значило дать пощечину всему общественному мнению. А мне нравился цвет, нравился хоккей, нравилось само существование таких людей в нашем городе, и, когда начался новый сезон, я помимо боления за «Зенит» подключился к болению за СКА. И первый выезд за СКА у меня был в Воскресенск. И выезд этот был убийственный. Там была команда «Химик», болельщики – «химики», то есть уголовники с зоны, и доходило до того, что москвичи оттуда просто не выезжали, так как их просто убивали. Одного, кажется «цсковца», в 83-м повесили на розетке. Вот, и приехали мы туда, а денег нет. Заняли мы тогда у хоккеистов – у Лаврова - 5 рублей. Но этого не хватало, так как нас было человек 15. Многие ребята приехали туда после матча «Зенит» - «Торпедо», уже было ясно, что «Зенит» становится чемпионом. СКА тогда, кстати, проиграл. Но после этого я сам стал сколачивать свою банду армейцев с Невы. И уже сезон 84-85 – до моего отхода в армию – я посветил только болению за СКА.

Со стороны зенитчиков к фанатам СКА несерьезное было отношение, потому что нас было всего человек пять. Там был я и еще несколько мужиков, которые сначала были «кузьмичи», как их называют, но я их подключил к более серьезному болению, и мы приходили на каждый матч, садились за ворота, кричали, поддерживали команду.

В плане отношений с милицией на хоккее тогда было чуть посвободнее, чем на футболе. Можно даже было махать флагом. Но только не в Москве. 

Так я начал ездить на выезды на СКА, у меня они пошли один за одним. Банда стала потихоньку расти. Первый фанат СКА был Артын, но его забрали в армию, на флот. И к нам пришли парни из его бывшей банды. Пришел парень по кличке Провокация и привел еще одного, которому дали кличку Агитатор, он потом в милиции работал, я его в форме видел. Мы болели, но нельзя сказать, что у нас получилась действительно большая компания.

Сезон 84-85 отыграли и я опять начал ездить на «Зенит». Первый выезд в 85-м был в Одессу. Наших там чуть не поубивали, вывозили на автобусах, но я этого не застал. Я и еще несколько человек ездили в Ильичевск на матч дубля, а потом пришли на матч основного состава. Я взял у Смолина футболку «Зенит» 13-й номер, а паспорт отдал Сократесу, потому что у меня не было карманов и его некуда было положить. Мы там шизовали, я зажигал…

Пацифик: Cкажу, что у меня от Одессы впечатления остались жуткие. Там оцепления не было, как сейчас, и местные со своими пальцами к нам подсаживались, что-то говорили, а мы их совершенно не понимали. Ни пальцев, ни этой их «мовы». В нас летело мороженное, еще то-то… Но Дима из всех нас там вел себя наиболее борзо…

Ара: Да. Но тогда ведь началась компания Горбачева по борьбе с пьянством. А в Одессе вином торговали на улицах и было оно дешевым. Видимо, оно как-то способствовало появлению такой смелости. Я там по сектору расхаживал, местным на их реплики отвечал и слышу вдруг голос какого-то мента: «…убрать 13-й номер». Меня стали вытаскивать с середины сектора, я вцепился в скамейку, и вытаскивали меня в итоге человек пять ментов. Как-то они меня там скрутили, вытащили (с кем-то еще), повели со стадиона, в меня летели мороженное, окурки, всё это попадало и в ментов… Вот, приводят нас в милицию, а у меня в сумке есть все, что угодно, кроме паспорта. Один флаг достали, потом второй (даже не зенитовский, Смолин где-то надыбал)… А там не аквариум пластиковый в отделении, а решетка. И за этой решеткой сидит какая-то урва и смотрит футбол по телевизору, но не тот, который в Одессе идет. Один мент говорит на счет флагов: «Шелк, жене на платье». «Ну, если вы так свою жену не любите…» - отвечаю я. Потом другой говорит: «Слушай, документов нет. Сейчас их в приемник отвезем». А ему отвечают: «А зачем их куда-то вести? Сейчас матч закончится, выпустим его в толпу, его там и уроют». Тогда 0:0 сыграли, кстати. Мне тогда было лет 18, в том возрасте мы все были немного отмороженные – отпустили нас и хорошо. Вышли, зашли в магазин закупиться. Потом пошли гулять, у нас поезд был на следующее утро.

Пацифик:  Я тогда с кем-то еще уже уехал. Убегали тогда, я помню, страшно было. А эти еще гулять остались. «Какие идиоты» - думали мы тогда.

Ара: Меня тогда, кстати, московские армейцы признали за своего. Некоторые наши ребята потом ездили в Москву на ЦСКА, но я за ЦСКА как-то не очень фанател. Зенитовские фанаты к тому, что я болел за армейцев (пусть и хоккейных) относились нормально, только Тесть иногда придирался, «конем» меня называл. Но я был в очень хороших отношениях с Кастетом, со Смолиным. Смолина, кстати, следует уважать хотя бы за то, что в то время, когда модно было давать клички и гордиться тем, что у тебя самого есть погоняло, сделал своим «брэндом» собственную фамилию. Такое встречалось не очень часто.

Много веселого в этих выездах было. В Одессе Сократеса забрали с моим и еще чьим-то паспортами. Его и спрашивали, кто я такой, где я сейчас… А меня же тогда еще раньше забрали.

В Киеве тоже интересно было. Киевляне тогда очень хорошо относились к питерцам, встречали всегда, развозили на ночь по домам. Пытались, естественно, всегда развести на деньги, чтобы побухать, но и сами угощали горилкой. Однажды перед матчем мы пошли в какой-то магазин рядом со стадионом и пытались там что-то купить без очереди. Нас мент, находившийся в магазине уже забрал, но рядом начался пожар, и он убежал этот пожар тушить, благодаря чему мы попали на футбол. Потом в 85-м тоже был очень похожий случай…

Получается так, что все фанатские истории и приключения похожи друг на друга. Почти всегда стычки с ментами, бухло, гулянки, впечатления от разных городов той или иной степени напряженности. В то время, когда я болел за «Зенит» у нас проблемы были только с конями. Но у меня их не было, так как я еще болел за хоккейный СКА. Со «спартачами» тогда были очень хорошие отношения. У меня был друг – фанат московского «Динамо», я у него все время останавливался в Москве. Доехать до Москвы тогда было все равно, что добраться до другого конца города. Садились на электричку и ехали. Даже ритуал был определенный, если деньги оставались, то на обратном пути в Малой Вишере покупались пирожки.

Интереснее оценивать фанатизм именно с протестной точки зрения. А так это как наркотик – подсаживаешься и начинаешь ездить, ездить… Смотришь на календарь, считаешь, сколько до следующего выезда осталось, копить деньги, ищешь предлоги, чтобы уйти с работы на несколько дней… Помню, когда я работал матросом на «Метеоре», в мою вахту как раз был футбол. Я просил меня подменить, но никто не подменил, и тогда я просто не вышел на вахту, а пошел на футбол. Потом прогулял целый месяц – на выезды ездил, и сказал, что заболел. У меня, конечно, были проблемы… Нормальный человек такого делать не будет, поэтому подобное явление и называется «фанатизм». Но у меня никогда не было преклонения перед футболистами, для меня было важно именно общество людей. Тем более в то время существовало деление на «левых» и «правых» фанатов. «Левые» фанаты были просто изгоями, у которых были речевки, которые «правые» фанаты никогда не поддерживали и не кричали. Например: «Родились двойняшки – сестренка и брат, их первое слово: «Зенит» - Ленинград». Это кричали на 47-м секторе, но «правые» почему-то никогда эту речевку не поддерживали. И «правые» также никогда не устраивали беспорядков. Это считалось западло – бить трамваи, переворачивать урны. У нас был определенный ритуал после матча – мы провожали команду. Махали им вслед, пока они уезжали. Потом кто-то шел в винный магазин, если они еще были открыты (если закрыты, тогда вина можно было купить у таксистов), кто-то шел домой. И еще иногда мы создавали мобильные группы человек по 5-7, которые после матча нападали на колонны «левых» фанатов. Шли они после матча мимо Кирова, а мы выскакивали из-за кустов и налетали на голову колонны. Давали пару раз их лидерам, они тогда уже были деморализованы… Иногда, чтобы их спровоцировать, кричали: «ЦСКА!». Я один раз так докричался, мне какой-то их крепкий паренек лицо разбил. Нас тогда было всего трое, но я вел себя слишком самоуверенно, неадекватно. Драки тогда не получилось, потому что нас было слишком мало и мы были вынуждены отступить.

Тогда был надзор за нами установлен. Был специальный отдел на Литейном или на Захарьевской, не помню уже. Мент был специальный, по фамилии Успенский, кажется. Он за нами следил, вызывал на разговоры. И меня вызывал и девушку мою тоже.

У меня была девушка Юля, фамилию не помню, Богатырева, может быть. Ее вызывали на разговоры, говорили, что если она не прекратит ходить на сектор, ездить на выезды, то ее отдадут в спец ПТУ, как бродяжницу. Тогда при желании к нам эту статью можно было притянуть – бродяжничество. Этой статьей часто угрожали, но на моей памяти никого реально не посадили. Меня вызывали, спрашивали кто я, где учусь. Потом спрашивали о ком-то из зенитовской основы, но я сказал, что не очень хорошо их знаю и разбираюсь в этом плохо, так как болею на самом деле за СКА. Они тогда удивились, почему это я болею за СКА, когда все болеют за «Зенит». Я им сказал, что хоккей больше люблю, меня тогда отпустили.  Но этот мент всегда сидел на 33-м секторе, отслеживал обстановку. Говорят, даже на выезды иногда в Москву ездил. Ведь это действительно была криминогенная среда. Мы воровали в магазинах всякую еду, когда ездили на выезды, были такие среди нас, кто занимался мелкими кражами – взламывали автомобили и уносили магнитофоны, например, чтобы потом продать, так как всегда нужны были деньги на выезд. Случались разные стычки и пьяные драки. Если кому-то сломали нос, то менты могли забрать за хулиганство или что-то подобное.
          
Но среди фанатов всегда была такая фракция интеллигентов. Был один человек, у которого было немного выездов, но его уважали, это был не очень высокий юноша, фактически доктор. Еще был какой-то дантист, по-моему… Вот, и эти люди ездили на выезды, их знали, но для них самих это было скорее какое-то альтернативное сообщество. Альтернативное комсомольской организации, например. Но эти люди хорошо разбирались в футболе.

Нельзя отрицать, что было много людей, которые просто спивались. Для них футбол был просто поводом встретиться с людьми, с которыми они привыкли пить. И ведь было так – если ты не пьешь, то ты не «котируешься». Это входило в своеобразный кодекс чести – напиться, подебоширить немного. Я, когда пришел из армии, встретил одного «коня», у него была кличка Портвейн. Ему было года 22-24, но выглядел он на все 40, абсолютно спившийся был человек. И когда у меня потом встал выбор, в каком обществе оставаться и продолжать себя развивать, то я решил, что пора завязывать с таким образом жизни и с этой компанией. И при том, когда я пришел – а был я в армии всего год с небольшим – страна совершенно изменилась. Это было в 86-м году. Когда я уходил, это было полицейское государство, когда вернулся – стало лучше. Еще одно – когда я уходил, СКА в нашей компании, ходившей на матчи СКА, было человек 5. Помню, один из последних домашних матчей перед моим уходом перенесли в Таллин. Мы туда поехали вдвоем с приятелем, дня четыре там тусовались, потом меня в армию забрали и все… И вдруг, когда я служил, мне говорят, что ко мне брат приехал. Я думаю – какой такой брат. Выхожу, смотрю, стоит человек 15 в красно-синих шарфах. Так получилось, что когда меня забрали, наша банда начала расти как на дрожжах. То, что я служу в армии стало каким-то катализатором к разрастанию движения. И когда я пришел в конце 86-го, то увидел, что фанатами заполнен весь сектор за воротами на хоккее. Все в цветах, есть 5-6 флагов. И мы стали ездить на выезды уже серьезной командой. Но я проездил только до конца сезона – они тогда бронзу взяли. Потом я попал на концерт «Алисы» и на этом мне тоже сорвало башню. До армии я не очень (в отличие от Макса Пацифика) интере6совался всякими рок-клубами, а после, когда уже пошел подъем этого движения, я послушал, и мне очень понравилось. Потом я стал студентом, у меня появились другие интересы. Женился, но женитьба никак особо на мою общественную деятельность не повлияла.

Я всегда питал интерес к анархистским идеям. Став студентом, я заказал книги Бакунина, Кропоткина, стал читать, и тогда у меня появилась первая мысль о том, что надо создать свою революционную организацию. Пацифик тогда как раз вернулся из армии, а он тогда был не просто фанат, у него были друзья среди хиппи. И мы встретились у меня дома, решили создать анархистский кружок. Первым делом я «пошерстил» среди фанатов, потому что там тоже были люди, которые называли себя анархистами, тусовались на станции метро Московская, в Бушлатах. Но это был чистой воды антураж, никакой идеи у них не было. Но среди армейских фанатов был один радикальный человек, не помню только его кличку. Боролись, клеили по городу листовки. Тогда это ведь было не как сейчас – хоть всю задницу обклей листовками и ничего не будет. Тогда одну приклеил, и это уже акция.

Пацифик: Мы как-то на Лениздат приклеили листовку, за три минуты обложили весь район менты. Мы дворами уходили.

Ара: Всегда будут люди, которым неуютно, если их жизнь заключается в походе утром на работу, приходе с работы, смотрении телевизора и все… Кому-то был важен сам футбол, мне же он сам по себе важен не был. Я очень рад сейчас, что был когда-то фанатом, потому что имел возможность хорошо узнать ту страну, которая называлась Советский Союз, и в которой мы все тогда жили. Я побывал четыре реза в Киеве, два раза в Минске, в Воронеже, в Тбилиси, Кутаиси, в Москве, конечно… (Что-то про Тбилиси, дубль, грузина, флаг, забор - не понял) Узнал людей, научился ставить себя в коллективе. Я никогда не был драчуном, хотя занимался дзюдо. Меня не привлекал сам процесс драки. Специально идти куда-то махаться, без темы, это глупо. Но если дело доходит до дела… Будь то менты, кто угодно. Хотя с ментами себя вести надо было осторожно. Там главное не ударить. Почему Адвокат сидел? Он махнул неудачно рукой, сшиб фуражку с мента, ему и вкатали нападение при исполнении служебных обязанностей. Еще был случай, когда мы с Портвейном стояли с армейским флагом на станции Площадь восстания. Вдруг подходит какой-то черт и говорит – не позорьте орден Ленина. На флаге-то орден Ленина нарисован. Мы его послали, а он за нами увязался, подначил каких-то жлобов, которые стали на нас прыгать. Тут же нашелся какой-то ветеран Афганистана в берете, который начал нас останавливать. Портвейн вообще-то был хиловат и трусоват, сразу сдулся как-то, а меня они там долго вязали, в итоге хотели отправить на пятнадцать суток, но, благодаря тому, что мама приехала на суд, впаяли 100 рублей штрафа. Тогда уже была перестройка, и я грозил ментам, что их «покарает длань демократии».

И еще почему я рад, что был фанатом – это был первый этап моей протестной деятельности. В школе я, правда, тоже выступал простив учителей, которые всё время гнобили меня, им почему то всегда казалось, что я выпендриваюсь, хочу показать, какой я умный.

Пацифик: При мне как-то к Димке пристали: «Зачем у вас очки? Вы глаза прячете?». В очках он был просто потому, что у него глаза болели. Но народ был так настроен, от Ментов до обычных граждан, что им любые очки необычной формы казались очень подозрительными.

Ара: Будучи фанатом, я настолько зарядился ненавистью к людям в форме, людям, обличенным властью, которые считают, что, раз они в форме, то им позволено тебя и бить и обзывать и еще всякого… А так же ко всему этому совковому бюрократизму. Ты был загнан в стойло государством. Ты не мог одеваться как ты хочешь, не мог вести себя как ты хочешь. Как только ты пытался хотя бы чуть-чуть протестовать против этого, то они насылали на тебя своих псов – ментов, которые начинали тебя бить, причем совершенно легально.

Пацифик: Любые конфликты с ментами имели целью показать, что ты против, но и только. Ведь не шла речь о победе, у ментов выиграть было нельзя.

Ара: Эти противостояния тогда многому нас научили. Я понял, что у тебя, чтобы собирать вокруг себя людей, единомышленников, должна быть какая-то харизма. Ты не должен диктовать людям, говорить им, что ты такой-то секретарь… И в конце 87-го года мы с Максом создали свою организацию. Сначала она называлась «Союз максималистов», потом стала «Анархо-коммунистичеким революционном союзом».

Пацифик: Спросите почему «коммунистическим»? Была такая организация в начале века, нам казалось, что наши идеи с ними наиболее близки.

Ара: Есть несколько течений в анархистском движении: анархо-индивидуализм, что является просто позерством по большому счету; анархо-синдикализм – работа в провсоюзах; и анархо-коммунизм – такие боевые, активно действующие организации. Когда были выборы на первый съезд народных депутатов, мы решили их бойкотировать.

Пацифик: Ходили ночью листовки клеить в чей-то день рождения. Нас там чуть не повязали, повезло, что одна знакомая рядом жила, мы успели к ней в квартиру забежать.

Ара: А нас повязали на Васильевском острове. Там было несколько расклеек. В основном мы призывали бойкотировать выборы, вооружаться против государства… Про нас тогда уже писали, в газете «Смена», например, где я потом работал и коресспондентом и шеф-редактором. Потом мы ходили по заводам, выпускали газету «Черное знамя».

Пацифик: Мы первые из всех подняли бучу по поводу событий в Новочеркасске. Тогда никто вообще не знал про расстрелянных рабочих, это только сейчас их героями объявили.

Ара: Потом мы слились с другой группой. Первый тур работали без них. Ловили нас, как террористов.

Пацифик: Я сам ПМГэшек видел штук десять. Это сейчас человек с автоматом на улице – в порядке вещей, а тогда даже охотничье ружье достать было не реально.
 Было так, что людей забирали с Московского вокзала, прямо с билетами, с поезда снимали. Родители звонили в отдел и говорили, что чадо собралось ехать на футбол. Забирали, сажали в комнату в ментовке…

Ара: Мы решили отомстить этим операм, показать, что есть силы, которые могут им противостоять. Тайные силы. Что есть люди, которые не говорят о коммунизме на собраниях, как это они делают, а реально стремятся построить справедливое общество. Мы долго думали, как это сделать, чтобы никого не убить. Убивать мы не хотели, мы хотели просто напугать.

Проблемы были все те же, не хватало денег. Мы продавали газеты, но себе ничего не брали, все складывалось в общий котел. Но потом появились люди, которых сейчас наплодилось очень много, они начали прикарманивать общие деньги. У Седого жена потратила их на что-то…

Людей, которым можно доверять, было очень мало, к сожалению. Мы тогда были знакомы с одним товарищем, который сейчас в партии «Единая Россия». Он был анархо-радикалистом. Правда, он от нас по быстрому свалил, как только услышал, что неплохо было бы что-нибудь взорвать (смех).
          
Нашими кумирами тогда были «красные бригады», «Красная армия» Германии… Были идеи позвонить в аэропорт, посмотреть, какая реакция будет на заминирование. Один у нас предлагал прямо из его квартиры позвонить…

У меня настрой остался с того времени, я продолжаю быть политическим активистом. Но сейчас на футбол уже не тянет… Я ведь ездил как журналист на кубок года четыре назад. И мне, честно говоря, не понравилось. Я понимаю пацанье, которое, тыкая пальцем во все красно-белое, называет его «мясным». Но когда то же самое делает сорокалетний мужик, то это выглядит как-то странно. 

Во мне нет никакого «питерского» фанатизма, я не люблю «питерский» пафос и вообще сам город из-за климата, например. Мне становится не интересно то, что уже стало мейнстримом.  У нас в «Смене» шеф-редактор – здоровая тетка. Она просто без ума от «Зенита», пишет о нем, берет постоянно интервью у игроков, ходит в шарфе… А меня это уже не привлекает. Мне, конечно, приятно, когда «Зенит» выигрывает, но от фанатизма я отошел уже очень давно и навсегда. 

И если завтра к власти придет революционная партия, то я, наверное, начну бороться против нее.

 КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

Материал подготовил Виталий Й.(2004 год) Редактирование и подбор фото : Макс Пацифик.(2011)
Более полная версия интервью будет опубликована в будущей книге "Ленинградские фанаты 80-х".
При согласованном использовании данных материалов ссылка на «Знамя Зенита» и ULTRAS 33 обязательна.

---------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Пацифик

В первый раз я пришёл на стадион в 1980-м году, с 1982-го уже ходил регулярно, в 83-м первый раз поехал на выезд - на ЦСКА.

Мои первые впечатления о фанатах - на одном из матчей в СКК увидел их, фанаты сидели тогда на самом верхнем балконе. Тогда я впервые увидел сине-бело-голубые цвета, все эти связанные между собой мохеровые розы, и, как сейчас помню - весь сектор раскачивался. По тем временам смотрелось всё это просто потрясающе! Ведь основные воспоминания о тех годах - это катасрофическая скука, было ощущение, что в стране ничего не происходит.. В Анголе негров резали, в Америке все протестовали против всего, а у нас ,ну просто дикая тоска.. И во всей этой дурацкой обстановке фанатизм стал для меня просто как глоток свежего воздуха.

Сам я был в то время довольно робким молодым человеком, и подойти сразу к основным людям для меня было нереально. Поэтому на 33-м секторе постоянно себя помню только начиная с 82-83-го года.. Какие впечатления остались с тех времён о 33-м секторе? Все лидеры казались серьёзными, огромными, массивными... и очень впечатлял тот факт, что людей не отдавали ментам. Тогда просто толкнуть сотрудника милиции было что-то из ряда вон выходящее.. Помню как пытались отбирать флаги с древками, так их просто не отдавали!!! При этом я не помню, чтобы реально можно было выцепить кого-то из 33-го сектора, хотя людей с 34-го забирали постоянно.

........................................

ПРОДОЛЖЕНИЕ ПЕЧАТАЕТСЯ СЕЙЧАС.

======================================

 

 

 

 

 

Категория: интервью

banner-shop