Она подошла к нам после матча «ЗЕНИТ»—«Колос». «Ребята не дадите ли газетку старой болельщице "ЗЕНИТА"? Я ведь болею с 38-го». Вначале я подумал, что ослышался. «С какого года?» — «С 38-го — только за «ЗЕНИТ».Случай уникальный. Наверное, есть еще люди, которые болеют за нашу команду столько, сколько команда существует. Но вот чтобы таким человеком оказалась женщина...Перед домашним матчем с «Ураланом» она вновь подошла. Но уже не просто за газетой — спросила главного редактора. «Я хочу рассказать про Кубок, про 44-й год, приходите ко мне в гости. Я бы и сама написала, но после ранения в блокаду у меня синдром Паркинсона, и писать не могу. Зато говорить могу, так что — приходите».
Так я оказался на Ржевке, на улице Дыбенко у Софьи Иосифовны Аронович. Там, в маленькой комнате, я был усажен в кресло и пил чай с пирогами. А Софья Иосифовна, перекладывая старые газетные вырезки и пожелтевшие фотографии, рассказывала о своей жизни. Жизни болельщика.
«Болеть за футбол я начала, когда училась в рабфаке. Ребята болели, и они меня пригласили. Прямо сразу на международный выступали баски. И болеть я начала тогда не за команды, а за личности. Мне рассказали про Бутусова Михаила, о котором тогда ходило множество легенд - про то, как он ударом может штангу разбить и т.п. Батырева хорошо помню, а вот Пеку — Петра Дементьева — зрительная память сохранила в точности. Вижу, как сейчас — бежит он по краю, маленький, с финтами... Влюбилась — напрочь.
И вот с 1934 года ходила. На стадион Петровский, тогда — Ленина. Я поступила в Электротехнический институт, конечно, болела за своих ребят, за футбольную нашу команду, которая в 1936 году завоевала первенство среди студентов в октябре. В финале они играли с Техноложкой, и я впервые тогда увидела Набутова. Он был у них вратарем — еще до "Динамо". Играли на Васильевском острове, на 23 линии. И наши 1:0 выиграли, причем Киселев Ваня вбежал с мячом в ворота Набутова, и мы над Ваней потом подшучивали: зачем, мол, все равно 2:0 не засчитают.
Очень мы тогда в институте любили спорт. Но в этом деле все зависит от руководства. То, что мэрия сейчас любит "ЗЕНИТ" и помогает ему — это очень большое дело. Вот и у нас тогда в институте Шинкарев спорт любил. "Ребята, — говорит, — если выиграете, я к концу приеду — и сразу деньги на бочку." Слово он сдержал, дал деньги, а я была с подругой, и капитан команды говорит нам: "Ну что, девчонки, пошли?" Отправились мы в фабрику-кухню недалеко от стадиона. Что студентам было надо? Покушать, конечно.
А эти наши ребята-футболисты вставали цепочкой на деревянном мостике на стадион — я уж не знаю, откуда это повелось, но они там были контролерами на каждом матче. И, конечно, я таскалась все время. С 38-го уже болела только за "ЗЕНИТ", хотя в 39-м у меня было много учебы, и некоторые матчи я пропускала. А потом опять начала ходить. Болели в те годы здорово, но тут — война.
Меня сразу определили на Пороховые на оборонные работы. Конечно, никакого футбола, и в 1942 году я до стадиона не могла добраться. Слышала об этом матче, но добраться с Пороховых мне было невозможно. Артист один недавно говорил по телевизору, что у него Арбат — малая родина, а у меня — вот этот район, Пороховые. С 30-го года: фабзавуч, работа на станке, направление на учебу, комсомол, конечно, — в общем, вся жизнь.
Я была партийная, и райком партии в 43-м меня забрал с оборонных и поставил начальником участка восстановительных работ. Еще блокада не снята, еще немец город обстреливает, а уже начали восстанавливать. Фанеру снимали, электричество давали, воду. Считали, сколько мусору вывезли, сколько домов с водой, с канализацией, такие "простыни" заполняли. А еще была отдельная, сколько мертвецов. Они все еще лежали в подвалах. Я всегда сдавала информацию самой последней — район-то большой, Ржевка, Пороховые, и Кондратьевский, и центр у Финляндского — три участка. Мой был центральным, 12 домохозяек в подчинении, два техника и рабочие.
В январе 44-го сняли блокаду. Мы все вздохнули спокойно, стали раскрываться, артобстрелов нет. На работе вдруг ищут меня — секретарь исполкома. Поймали в одном хозяйстве: "Председатель (Козлов такой был) срочно вас вызывает к себе". Добралась до исполкома на Комсомола, где больница сейчас. Прихожу, секретарь суетится: "Ой, Софья Иосифовна, давайте скорее, он вас давно ищет, люди у него какие-то там сидят. Захожу. "Здравствуйте," — говорит. Бросила взгляд — сидят четыре человека, ну я посмотрела мельком. Тут председатель смущенно и говорит (смущенно, потому что я была начальником участка по восстановлению, а распределением жилплощади занимались другие). "Простите, конечно, это не ваша обязанность, но нужно помочь устроиться людям. Вот здесь у меня сидят футболисты..." "Ой, где, где — спрашиваю, — футболисты". Он ничего не понял, обрадовался, а я говорю: "Я ж болею давно." "Ну берите их, берите!" Всех четверых не помню, но двое из них были Леша Ларионов и Коля Смирнов. Я их уже знала, конечно. Они оба жили на Охте, а на Охте ломали дома, — строили доты и дзоты, — и по закону нужно было предоставить место жительства. Раз дом сломан — они имели право. Я им: "Ну, пошли, пошли". Взяла их к себе — у меня кабинет на Финском был. "Ой, как я рада!" А они мне:"И мы рады, что попали к болельщице". Потом я связалась с женщиной, которая по распределению, она говорит: "Давай так договоримся, я уже нашла Смирнову, а ты уж Ларионову посмотри. А если нужно свет там провести, или ремонт какой сделать, ты уж не откажи". "Да нет, что ты, как я могу отказать, это же футболисты." И она Смирнову нашла — хорошая комната оказалась, чистая внутри, а я взяла Леше. А потом узнала, что он с Металлического, тутошний. Они говорят: "Мы первым Иванова вселили", — он тоже приехал, а до войны жил на Петроградской, — "а теперь устраиваемся сами. Ну, а вас приглашаем на игры". "Ой, с удовольствием!" И как игра — Леша Ларионов приходит ко мне на работу, приглашает. Хороша была команда. Сальников еще Сережа играл. Остался, говорят, в живых только Левин-Коган.
Первый матч в 1944-м они играли в апреле. В феврале они появились в городе, пока все это нашли, оформили, Леша с женой приехал. 12 метров на двоих, и все. Так и прожил. И потом уж после футбола пришел на завод в шестой цех, да так там и работал, как и раньше.
Однажды, уже на Кирова, это значит году в 56-м, ходила я с Лешей на футбол, он уже был в качестве зрителя. На заводе-то, конечно, знали, что он футболист, что я болельщица, и нас включили в ДНД — патрулировать с повязками. И мы прошли на 24 сектор, на ту сторону. Сектора тогда еще считались справа налево и центральный сектор был первым.
А моим сектором был как раз третий, я любила садиться где-нибудь рядом с местом, откуда они выходят. Покричишь им немножечко хоть... Где-то и фотография есть — я в берете, рот раскрыт... Немножечко, потому что меня отучили кричать еще на студенческих соревнованиях. Капитан, помню... В перерыве говорю: "Валя, я так кричала , чтоб ты сам брал!" А он мне: "Ты не обижайся, а то еще перестанешь ходить, но я когда играю — ничего не слышу".
Все, с тех пор уж я помногу не кричу. Вскакивать я и сейчас еще вскакиваю, похлопать — всегда похлопаю, а кричать уже не кричу.
Так вот на той игре, - "ЗЕНИТ" играл, конечно, — подсел к нам Набутов. (Очень хороший был и спортсмен, и комментатор, и человек. И сын у него тоже хороший). Они с Лешей поговорили, а футболисты уже начали разминаться. И вот — никогда не забуду — Набутов говорит: "Чего-то не попадают в ворота, это нехорошее предзнаменование". Раз — и точно, проиграли. Поразительно... Ну, это специалист был, что там говорить.
И вот 44-й. Контрамарки нам давали, да у меня ничего не сохранилось. Да что мы их — ломали туда-сюда... Вместе с игроками после каждой игры шли домой. Машин ни у кого не было, первым дали Лене Иванову, царствие небесное. Хорошие ребята были.Вот единственное — как бы этот патриотизм ленинградский нынешним ребятам внушить, а? Ведь Леня — какой вратарь, какой игрок! Вы же наверное, знаете, читали — как его "Спартак" к себе переманивал! И машину обещал, и квартиру сразу отдельную, и все, — а Леня до конца остался здесь. Конечно, в Олимпийской в 52-м в Хельсинки он много сделал...
Играли еще на "Динамо". Много людей ходило, очень много. Я сама доставала билеты — настолько было трудно на стадион попасть. В 49-м главный инженер ЛМЗ — он тоже болельщик был — даже достать билет не мог.
И уж знали их, и игру их знали. Идем как-то, я им и говорю: "Да что ж, говорю, как послабее команда — так вы еле-еле ничью "отсасываете", а как сильная — громите. "Да, — говорит Леша, — ты права, права". Тогда еще с нами Сережа Сальников, помню, шел, они с Лешей дружили. А потом Сальников в Москву уехал —там ему и жилплощадь, и все — как всегда. И вот это все прошло удачно, и — финал в Москве.
Я, конечно, не поехала, хотя пропуск у меня был — на выезд из города, потому что у меня в феврале 44-го заболел сын, и я вывозила его к родне в Саратов. Но уехать не могла — с работы тогда было не уйти, время такое.
И вот — финал. Васильевский остров, я у приятельницы — она лежит в больнице. И рядом с домом — четырехгранный раструб. Деревянный, длинный такой . Я от подруги вышла, вижу — не успеваю домой. Погода прекрасная, ясное-ясное солнце, думаю — где уж мне, не добраться до Пороховых. Послушаю здесь. И иду к репродуктору. Помню как сейчас — так стенка и так — стенка, и в углу стоит велосипед. Редкость была, потому что у нас у всех велосипеды отбирали после начала войны. И рядом с велосипедом — военный, капитан. Один стоит — в городе народу-то мало было. Я подошла, думаю — сейчас начнется. Стою, вся, переживаю. Кричать, конечно, начала "Коля, давай, Леша, давай", кого ни назовут — я тут же всех по именам... А военный и говорит: "Вы, наверное, болеете за "ЗЕНИТ"?"
А сама в ЦДКА я очень любила Федотова. Знаете, я не хочу тут сейчас перехвалить, но Володя Кулик мне его чем-то напоминает. Знаете, какая-то интеллигентность в нем на поле чувствуется, как в Григории. Они даже и внешне похожи, представляете? Этих я всех видела, спартаковских — Симоняна, Нетто, Старостиных, но как Федотов — никто больше не играл. Вот сын его — уже не то, уже какая-то грубость, но Григорий был прекрасен — и забивал всегда помногу.
Так вот, стою я у репродуктора. Этот мне действует на нервы: "Ну что вы болеете, вы что не знаете, кто соперник? Ведь с кем играете, ведь с ЦДКА играете!" Эх, эту бы картину послушать да нарисовать — светло, народу нет, яркое солнце...
Я отвечаю: "Если я вам мешаю, я отодвинусь еще дальше, я и так услышу, но все равно я за "ЗЕНИТ". Он опять: "Да нет, пожалуйста, болейте, только зря, вот, вы все кричите "Давай, Леша", "Давай, Сережа", по именам их назывете. О чем вы размечтались? ЦДКА-то все равно выиграет"... Стоим с ним вдвоем, и как на горе идет рабочий. Подходит, в руке авоська — и там, вижу, пол-литровая банка, и там каша и кусочек хлеба. Это, значит, к трем часам, в вечернюю. Он спрашивает: "С кем играют наши-то?" "С ЦДКА". "Ой. Москва? Да она никогда в жизни нам не отдаст. Она все сделает, чтобы Ленинграду не досталось".
И это ж до сих пор так. Я вот не люблю, когда судят "ЗЕНИТ" москвичи. Москва к нам очень, очень несправедлива. И рабочий говорит: "А, чего тут слушать", — и пошел. Капитан меня за руку схватил: "Вот видите, умный человек, постарше нас с вами (сам военный-то молодой был), сказал тоже, что и я". "Какое ваше дело? — говорю, — я что, все-таки вам мешаю? Я все равно не уйду, потому что я не успею никуда. Я буду тут стоять и болеть за "ЗЕНИТ". "Так вы же зря время теряете". "Какое вам дело до моего времени?"... Так и стоим вдвоем, ругаемся — я даже репортаж-то толком и не запомнила.
И — 2:1. Этот стоит сам не свой: "Вы меня, пожалуйста, простите!" Я ему: "Конечно, конечно прощаю, победа ведь! Что хотите, что хотите прощу! — такая радость, такая победа!"
«Так болеть может только фанатик», добродушно отозвался о маме сын Вадим. «Ладно просто болеть, а эта переживает и разбирается, кто куда бежит, кто по какой схеме играет. Я с первого класса уже на стадионе. Знаете, мне ведь все прощалось, когда «ЗЕНИТ» выигрывал — и двойки, и озорство... Зато уж если наши проигрывают — все, хоть полный дневник пятерок — близко не подходи. Так меня приучила болеть, что мы болеем за все виды спорта. Но, конечно, не так, как за футбол. Хоккей, хоть и интересно, но совсем другое дело, а футбол, «ЗЕНИТ» — это на всю жизнь. То, что она пошла на стадион после долгого перерыва — хорошее предзнаменование, поверьте».
Верим, потому что так оно и есть. Верим, потому что в лучшие свои моменты «ЗЕНИТ» достоин этой нашей веры и нашей любви. Верим, потому что мы — тоже его болельщики.
В этом году Софье Иосифовне исполняется 80. Редакция «33» от всей души поздравляет ее с юбилеем и желает ветерану болельщицкого дела крепкого здоровья, долгих лет жизни и, конечно, новых побед «ЗЕНИТА», уже — в высшей лиге.
Б. Михайличенко
Знамя Зенита, №4, 1995 г.
Перевод в электронный вид - Дмитрий ("gamover") Евдокимов , Ксения ("Ксю") Лужкова, Максим ("Пацифик") Дукельский.
© Ultras33, 2004-2013 . Все права защищены.
Использование материалов данного сайта запрещено без письменного согласования с правообладателями.
При разрешенном использовании активная ссылка на ultras33.spb.ru обязательна.
©gamover.ru - дизайн и поддержка |